Схватив копье, Ионафан преследовал филистимлян, подбадривая присоединившихся к нему израильтян. Но те утомились, чуть ли не валились с ног и едва поспевали за ним. Вступив в лес, Ионафан заметил пчел, роившихся на поляне.
— Мед! — он обмакнул конец палки в углубление в земле и вытащил медовые соты.
— Бог дает нам пищу! — Он поел и почувствовал, как прибывают силы.
Люди стояли и смотрели на него, но никто не последовал его примеру, не потянулся за медом.
— Ешьте! — Ионафан озадаченно оглядел воинов. — Да что это с вами? — Он снова макнул палку в мед, протянул им. — Мед подкрепит вас!
— Нельзя!
— Твой отец заклял народ. Он заставил все войско поклясться, что всякий, кто вкусит пищи до конца боя, будет проклят. Вот почему воины слабеют и падают.
Ионафана бросило в холод, потом к жар.
— Смутил отец мой землю! — Неужели теперь ему умирать из–за того, что он вкусил меду? — Такой приказ никому не на пользу. Смотрите, я поел немного меду, и у меня сразу прибавилось сил. Это Божий дар!
— Если будем есть, царь казнит нас.
Он не стал больше их уговаривать. Отец простит его, но не помилует других.
— Эх, будь народу позволено есть из добычи, которую он нашел у врагов, сколько еще филистимлян могли бы мы поразить! — До захода солнца никого из них не осталось бы в живых.
Ионафан повернулся и снова пустился в погоню. Кто мог — поспешил за ним.
* * *
Филистимлян поражали от Михмаса до Аиалона. И все же многим удалось спастись: люди Саула слишком ослабели от голода, чтобы продолжать преследовать врагов. Наткнувшись на скот, евреи накинулись на овец, волов и телят, убивали их прямо в поле, на земле, отрезали куски сырого мяса, кровь текла по подбородкам, а они ели и ели, пытаясь унять дикий голод.
— Остановитесь! Вы нарушаете Закон! — кричал им священник.
Но люди не слушали.
Саул воздвиг жертвенник и велел людям приводить животных к нему.
— Закалывайте их здесь и сливайте кровь. Не грешите перед Господом, не ешьте мяса с кровью.
— Не грешите перед Господом! — священник побежал по полю, оглашая приказ царя. — Не ешьте мяса с кровью!
Ионафан отвернулся, к горлу подступила тошнота. Слишком поздно, содеянного людьми уже не исправить.
В стане израильтян началось беспокойство. К Ионафану пришли те, кто был с ним в бою.
— Мы никому не скажем, что ты сделал в лесу.
Их страх начал тревожить Ионафана. Неужели они действительно думают, что царь убьет собственного сына? Неужели убьет? Неужели он на это способен?
Саул позвал его.
— Итак, ты снова меня ослушался?
Внутри у Ионафана все похолодело от страха. Он почувствовал, как за шиворот сбегают струйки пота. Кто–то рассказал царю про мед? Царские советники глядели на Ионафана, наблюдая за ним с каменными лицами.
— Ты совершил вылазку без моего разрешения!
Ионафан поднял голову. — Бог дал нам победу.
— Тебя могли убить! О чем ты только думал, когда отправился в стан филистимлян с одним оруженосцем? Кстати, где он? — Саул огляделся вокруг. — Почему он не при тебе?
— Он спит, — Ионафан улыбнулся натянутой улыбкой. — Сегодня был тяжелый день, отец.
Саул расхохотался и хлопнул Ионафана по спине.
— Мой сын! Вот это воин! — Он обвел взглядом своих людей. — Влез на скалу, перебил два десятка филистимлян — все не чета ему: опытные, хорошо вооруженные, все не чета ему. Он обратил в бегство всю филистимскую армию! — Он посмотрел на Ионафана сияющими глазами. — Воистину, сын, достойный царя.
В похвале отца Ионафану виделось что–то мрачное. — Это Господь наслал панику на филистимлян. Сегодня спасение Израилю пришло от Господа.
— Точно! — Саул снова хлопнул его по спине. — От Господа. — Он улыбнулся остальным. — Но потом–то уж они улепетывали от нас, верно? — Он подошел к столу и развернул карту. — Пойдем в погоню за ними ночью и оберем их до рассвета. Не оставим у них в живых ни одного человека. Подумать только, какое богатство мне достанется!
Ионафан подумал, что это не мудро.
— Люди сильно утомились. А теперь, наевшись, будут спать, как убитые.
Саул сверкнул глазами. — Люди будут делать то, что я сказал.
И потому погибнут! Ионафан прикусил язык, надеясь, что прозвучат разумные возражения кого–нибудь из советников.
Но все они согласились с царем. И сказали именно то, что хотелось услышать Саулу.
— Мы сделаем то, что хорошо в глазах твоих. Погонимся за ними и соберем богатую добычу.
Ионафан посмотрел на Ахию. — Мы не вопросим Господа?
Священник нервно шагнул вперед. — Твой сын выказывает большую мудрость, господин мой. Давай сперва приступим к Богу.
Согласились и остальные. Саул пожал плечами:
— Идти ли мне в погоню за филистимлянами? Предашь ли их в руки Израиля?
Ахия возложил руки на Урим и Тумим в ожидании ответа.
Саул молчал.
Люди ждали.
Бог не отвечал.
* * *
Над Ионафаном сгустилась темная ночь. Даже когда занялась заря, легче на душе не стало. Вот уже и встало солнце, и начало неспешный путь по небу, а в ушах все отдавались эхом слова солдат на лесной поляне: «Твой отец заклял народ… всякий, кто вкусит пищи сегодня, будет проклят.»
Ионафан склонился лицом к земле. Господь, я не давал этой клятвы. Я ничего о ней не знал! И я все равно связан ею? Ты отказываешься говорить с царем, потому что я согрешил? Да не будет так! Неужели народ снова пострадает из–за меня?
Поднявшись, он уселся на корточки. И понял, что должен сделать.
Его перехватил Авенир. — Куда это ты собрался?
— Я должен поговорить со своим отцом — с царем.
— Рассказать ему про мед?
— Так ты знаешь…
— Да! Знаю. Я знаю все, что происходит среди моих людей. Должен знать! — Он потянул Ионафана в сторону. — Никто не сказал царю ни слова. И не скажет.
— Я снова его подвел.
— Он поторопился со своей клятвой, Ионафан. И что, эта клятва будет стоить народу царского сына?
Ионафан попытался обойти его.
Авенир, блестя глазами, преградил ему путь. — Думаешь, Бог желает смерти своего поборника?
Ионафана охватил жар. — У Бога нет нужды в поборниках!
Авенир ухватил Ионафана за руку, потянул назад. — Подумай сам, разве твоя смерть прославит Господа?
Обернувшись, Ионафан увидел, что отец наблюдает за ними, откинув полог своего шатра.
С мрачным видом Саул вышел из шатра и принялся отдавать приказы.
— Что–то тут не то! — Он взглянул на Авенира. — Пусть сюда придут все начальники войска.
Командующие быстро собрались. Они все стали перед царем.
Саул оглядел каждого. — Мы должны узнать, на ком сегодня грех.
Ионафану стало страшно. Никогда еще не видел он на лице отца такого выражения. В глазах царя мерцало подозрение. Неужто отец сейчас видит во мне врага? Ему было тошно.
— Вы все встаньте по одну сторону, а мы с Ионафаном встанем по другую.
Ионафан встал сбоку от царя. Неужели отец его убьет?
«Мы хотим царя, как у всех народов…»
Сердце Ионафана тяжело застучало. Ему приходилось слышать истории о тех, языческих народах: как там, чтобы удержать власть в руках, казнили собственных сыновей. Иных даже приносили в жертву на стенах города, дабы снискать благоволение своих богов. На лице выступили капли пота.
Отец убьет меня, Господи? Пожалуйста, только не мой отец!
— Я клянусь именем Господа, спасшего Израиля: на ком окажется грех, тот умрет непременно, даже если это будет мой сын Ионафан!
Ионафан слышал ответ, но не в силах был ему поверить. Нет. Не мог он так сильно измениться. Он поглядел на Авенира, потом на остальных. Люди смотрели прямо перед собой, стараясь не встречаться с ним глазами. Никто не произнес ни слова.
Раздраженный, Саул велел скликать войско.
— Кто–нибудь должен сказать, в чем дело! — Когда воины собрались, царь начал громко молиться: — О Господи, Боже Израилев, дай знамение: кто виновен, а кто нет.
Ионафан смотрел на отца. Что делать? Если сейчас признаться во всем, отец нарушит клятву? Или сдержит ее? В любом случае, отец вновь оказался приперт к стенке — и опять по вине Ионафана. Его трясло от страха: ясно, что этот день добром не закончится!
Священник стал бросать жребий. Военачальники со своими людьми оказались невиновны.
Ионафан чувствовал, как отца с каждой минутой все больше охватывает напряжение. Лоб царя покрылся каплями испарины. Ионафан ощутил острый запах пота. Запах страха. Он знает! Он боится, что это я! Он не знает, как ему быть! Он не убьет меня. Он меня любит. Не может он убить своего собственного сына!
Саул вытянул дрожащую руку. — А теперь бросьте жребий между мною и Ионафаном.